Эта фантасмагорическая сцена – отрывок из повести Михаила Булгакова «Роковые яйца». По одной из версий, идея произведения родилась у писателя после того, как он получил весточку из Крыма, – Максимилиан Волошин прислал Михаилу Булгакову заметку, напечатанную в феодосийской газете. И это отнюдь не единственный крымский след в жизни и творчестве писателя

Ловцы бабочек

Легенды о том, что в Чёрном море живёт огромный дракон (или морской змей), уходят корнями в глубь тысячелетий и оттуда тянутся вплоть до наших дней, обрастая всё новыми и новыми подробностями. В 1921 году этот мифический змей якобы объявился у подножия Карадага и даже выполз на коктебельский пляж. Чтобы поймать и обезвредить чудовище, в Коктебель отправили роту красноармейцев. Поймать змея они не поймали (и даже увидеть не увидели), но заметка о происшествии была опубликована в местной газете. Писатель Всеволод Иванов в своих воспоминаниях писал, что вдова Волошина Мария Степановна впоследствии утверждала, будто Максимилиан Александрович вырезал эту заметку из феодосийской газеты и послал её в Москву Михаилу Булгакову. Было это на самом деле или нет, сказать сложно. Но вот что остаётся неоспоримым фактом: прибыв по приглашению Волошина в Коктебель в июне 1925 года, Булгаков в первый же вечер после приезда читал хозяевам и гостям волошинского дома именно «Роковые яйца» – повесть только что опубликовали в альманахе «Недра».

К Волошину Булгаков приехал вместе со своей второй женой Любовью Белозерской. Согласно её воспоминаниям об этой поездке, Коктебель и его окрестности Булгакова совершенно не впечатлили. «Если сказать правду, Коктебель нам не понравился. Мы огляделись: не только пошлых кипарисов, но вообще никаких деревьев не было, если не считать чахлых, раскачиваемых ветром насаждений возле самого дома Макса. […] никаких ярких красок, всё рыжевато-сероватое», – читаем в книге Белозерской «О, мёд воспоминаний». Как и все коктебельцы, Булгаков с женой собирали камешки на берегу, бродили по Карадагу, купались в море, загорали. Из всех этих занятий с наибольшим удовольствием Булгаков предавался… ловле бабочек.

Надо сказать, что интерес к бабочкам появился у Булгакова задолго до Коктебеля – он серьёзно увлекся ими ещё в студенческие годы, а потом подарил свою коллекцию Киевскому университету.

В то время когда Булгаков с Белозерской были в Коктебеле, у Волошина гостила и художница Анна Остроумова-Лебедева с мужем. Она акварелью написала портрет Булгакова – это единственное его прижизненное живописное изображение. На портрете писатель в шапочке, которую ему вручила в Коктебеле Мария Степановна, – на её голубую оторочку были нашиты коктебельские камешки. Не эта ли шапочка позднее напомнила о себе в главном романе писателя, превратившись в шапочку Мастера? Кстати, сам Булгаков очень любил этот портрет, он долгое время висел над его рабочим столом. Художница же вспоминала, что писатель во время сеансов диктовал своей жене на память пьесу «Дни Турбиных».

«Красивый город на горах»

Из Коктебеля супруги уехали в начале июля. Сначала отправились в Феодосию, и там, придя в галерею Айвазовского, «оба очень удивились, обнаружив, что он был таким прекрасным портретистом». Из Феодосии на пароходе поплыли в Ялту. Булгаков страдал морской болезнью, с трудом переносил качку, плохо ему было и во время этой поездки. Белозерская всячески пыталась отвлечь его, обратить внимание мужа на пейзажи за бортом, но страдающий Булгаков только и мог сказать жене: «Не облокачивайся, а то меня тошнит!» С небольшим изменением эта фраза вошла в «Дни Турбиных» – помните знаменитые слова Лариосика: «Не целуйтесь, а то меня тошнит»? (да-да, «когда б вы знали, из какого сора…»).

Ночью приплыли в Ялту – и картина, представшая перед глазами, поразила писателя.

«Но до чего же она хороша! Ночью, близ самого рассвета, в черноте один дрожащий огонь превращается в два, в три, а три огня – в семь, но уже не огней, а драгоценных камней. […] В окнах гостиницы ярусами Ялта. Светлеет. По горам цепляются облака, и льётся воздух. Нигде и никогда таким воздухом, как в Ялте, не дышал. Не может не поправиться человек на таком воздухе. Он сладкий, холодный, пахнет цветами, еслиглубже вздохнуть – ощущаешь, как он входит струёй. Нет лучше воздуха, чем в Ялте!» – читаем в очерках «Путешествие по Крыму», написанных Булгаковым после этой летней поездки.

И ещё одно описание – такое яркое и живое, что хочется бросить всё и вот прямо сейчас очутиться там, вдохнуть этот воздух: «Ялта сверху до подножия гор залита огнями, и все эти огни дрожат. На набережной сияние. Сплошной поток, отдыхающий, курортный. В ресторанчике-поплавке скрипки играют вальс из «Фауста». Скрипкам аккомпанирует море, набегая на сваи поплавка, и от этого вальс звучит особенно радостно. Во всех кондитерских, во всех стеклянно-прозрачных лавчонках жадно пьют холодные ледяные напитки и горячий чай».

В Ялте в тот приезд Булгаков пробыл всего сутки и первым делом посетил дом Чехова – впоследствии он приходил сюда всякий раз, оказавшись в Ялте.

Что же касается творчества Булгакова, то отголосок первых ялтинских впечатлений мы видим в «Мастере и Маргарите», когда Стёпа Лиходеев оказывается в Ялте: «Открыв слегка глаза, он увидел себя сидящим на чём-то каменном. Вокруг него что-то шумело. Когда он открыл как следует глаза, он увидел, что шумит море, и что даже больше того – волна покачивается у самых его ног, и что, короче говоря, он сидит на самом конце мола, и что под ним голубое сверкающее море, а сзади – красивый город на горах».

Глазами сатирика

Но Булгаков не был бы Булгаковым, если бы не увидел Крым ещё и глазами сатирика и не описал бы свои впечатления от этой поездки в присущей ему неподражаемой юмористической манере. Чего стоит один только портрет коктебельских отдыхающих, охваченных «каменной болезнью»: «По пляжу слоняются фигуры: кожа у них на шее и руках лупится, физиономии коричневые. Сидят и роются, ползают на животе. Не мешайте людям – они ищут фернампиксы! Этим загадочным словом местные коллекционеры окрестили красивые породистые камни. […] Не брезгуют любители и «пейзажными собаками». Так называются простые серые камни, но с каким-нибудь фантастическим рисунком. В одном и том же пейзаже на собаке может каждый, как в гамлетовском облике, увидеть всё, что ему хочется.

– Вася, глянь-ка, что на собачке нарисовано!

– Ах, черт возьми, действительно, вылитый Мефистофель…

– Сам ты Мефистофель! Это Большой театр в Москве!»

Или описание поездки на автомобиле из Ялты в Севастополь:

«Если придётся ехать на автомобиле из Ялты в Севастополь, да сохранит вас небо от каких-либо машин, кроме машин «Крымкурсо». Я пожелал сэкономить два рубля и «сэкономил». Обратился в какую-то артель шоферов. […] Бойкая личность в конторе артели, личность лысая и европейски вежливая, в грязнейшей сорочке, сказала, что в машине поедет пять человек. Когда утром на другой день подали эту машину – я ахнул. Сказать, какой это фирмы машина, не может ни один специалист, ибо в ней не было двух частей с одной и той же фабрики, ибо все были с разных. Правое колесо было «мерседеса» (переднее), два задних были «пеуса», мотор фордовский, кузов черт знает какой! […] Шофёр нагло, упорно и мрачно улыбается и уверяет, что это лучшая машина в Крыму по своей быстроходности. Кроме того, поехали, конечно, не пять, а 11 человек: 8 пассажиров с багажом и три шофёра. В Гаспре «первая по быстроходности машина», конечно, сломалась, и все пассажиры этому, конечно, обрадовались».

Неоконченная пьеса

В Коктебеле Булгаков больше не бывал, хотя в апреле 1926-го Волошин писал ему: «Михаил Афанасьевич, не забудьте, что Коктебель и волошинский дом существуют и Вас ждут летом… Заранее прошу: привезите с собой конец «Белой гвардии», которой знаю только 1 и 2 части, и продолжение «Роковых яиц». Надо ли говорить, что очень ждём Вас и Любовь Евгеньевну и очень любим». А вот Ялту, Южный берег Крыма писатель посещал не единожды. И не только Южный – весной 1927-го Булгаков и Белозерская побывали в Судаке у композитора Спендиарова. А отсюда на моторной лодке отправились в Ялту. Михаил Павлович Чехов, младший брат Антона Павловича (Булгаков в Крыму общался с ним и с сестрой Чехова, Марией Павловной), в одном из писем жене рассказывал, как весной 1927-го ездил с компанией на водопад Учан-Су. В компании был и Булгаков: «Влезали на крепость в Иосаре, были около водопада и там же завтракали. Хорошо закусили и порядочно выпили. Булгаков был очень мил, хотя грусть всё время светилась у него в глазах».

Уже после смерти писателя его сестра Елена Афанасьевна писала третьей жене Булгакова Елене Сергеевне: «В Ялте Миша останавливался у Тихомирова (и не один раз), в Алупке жил в пансионе Красавиной, в Мисхоре в санатории «Группа дач». Бывал в Ялте у Марии Павловны Чеховой, встречался с Михаилом Павловичем. Любил поиграть на биллиарде, поужинать в «Поплавке». Любил дорогу по нижнему шоссе от Ялты до Симеиза».

Последний раз Булгаков побывал в Крыму в 1930-м. Но до конца жизни звучали в его творчестве отзвуки полуострова. И последняя пьеса, над которой он пытался работать, будучи уже тяжело больным, называлась «Ласточкино гнездо». Она так и осталась неоконченной…