Она с Урала, но всем сердцем полюбила полуостров, куда переехала в 1944-м. И нашу газету уважала - «ещё с «Красного Крыма» выписывала», и очень обрадовалась, когда с фотокорром Олегом пришли в гости, расспросить об истории Симферопольской картинной галереи, которую она возрождала-создавала после освобождения города от фашистов. Ароматный чай, горка печенья на блюде, неспешный рассказ знаменитым уральским говором, робкая просьба «заходить просто так». Виноваты, закрутились, позабыли. Впрочем, тогда казалось, что 90-летняя женщина, очень светлая, с добрым внимательным взглядом и богатейшим духовным миром не может быть одинока. А она грустила: что давних друзей, коллег почти не осталось, а молодые не приглашают на выставки, редко заходят, что племянницы-племянники, родные и внучатые, далеко, тогда ещё за границей - в России, на Урале, что не сложилось с семьёй, а дальше двора уже и не пойдёшь, «отломленный кусок». Её не стало в 2011-м, через две недели после того, как исполнилось 92. Остались её статьи о художниках, каталоги выставок, возрождённая галерея, которую считала «родным домом», записи в журналистском архиве и светлые воспоминания о женщине с необычным именем Леония. «Львиное» (от латинского leonis, лев) имя для дочери, восьмого, предпоследнего, ребёнка в семье, выбрала мама. У неё тоже было очень красивое имя - Агапия (любовь). - Папа звал маму Агаша, - рассказывала читательница. - Отчество и девичья фамилия у мамы обычные - Ивановна, Лобова, и у папы обычные - Дмитрий Иванович Холкин. Они труженики, честные, работящие - папа - машинист, мама - домохозяйка, нас ведь много было: трое, правда, совсем малышами ушли, а шестерых подняла, выучила. Уже не знаю, как она, русская женщина, имена подбирала, но росли в семье Рая, Миша, Маша и два «льва», я и сест­ра Леонелла, а ещё Анфия - цветок. И внукам старалась выбрать красивые имена - Эльвира, Ангелина…. А своё я лишь однажды встретила в литературе - в автобиографии художника Кузьмы Петрова-Водкина, где он рассказал, что была у них некая Леония. А внуки, внучатые племянники, звали Леонию Дмитриевну просто бабушка Лина. Эля, Мария, Екатерина… вспоминают: «Для нас она была просто бабушкой. Доб­рой и строгой. Которая бегала по утрам трусцой в парке. А оказывается она до самозабвения преданный работник галереи, чьё имя навсегда останется в её архивах. Светлая память». «Наша Леония Дмитриевна» - так говорили о ней в бывшей галерее, ныне - Симферопольском художественном музее. «Большое счастье, что довелось общаться с таким интересным и мудрым человеком, как она. Хранительница, творившая послевоенную летопись, скрупулёзно составлявшая каталоги выставок, разыскивавшая сведения о довоенной галерее. И все свои рукописи, изыскания передала в музей». Иначе не могла - ведь картинная галерея, а ещё Союз художников, в котором с 1954-го на более чем два десятилетия стала ответственным секретарём, были её домом, «даже жила одно время в комнатушке галерейного флигелька». Художники, картины, выставки, посетители… Всё это стало для Леонии Холкиной семьёй в Симферополе. Своя не сложилась, богатства не нажила, чтя родительские заветы: создавать сокровища в сердце, душе, людских отношениях. Она очень любила людей, радовалась каждому мгновению общения, гостеприимная, доб­рая, светлая. Для себя ничего не просившая, готовая отдать даже то, что сама любила, как, например, акварель друга Якова Басова (кстати, Яков Александрович друг и нашей газеты, его подарок - картина «Партизанский хлеб», где среди дорогих народным мстителям вещей изображён и «Красный Крым»). «Он мне на выставке акварель подарил, «Море», - вспоминала Леония Дмитриевна. - Бушующее, низко нависшие облака… Я смотрела на неё и не могла отвести взгляд, Яков Александрович заметил и после отдал работу мне - на память. А теперь наше Чёрное море на Урале - племяннице отдала. Вот такая вот связь - я сюда перебралась, в Крым, а море туда, в Пермь». В Крым Леония Дмитриевна приехала по направлению Наркомата просвещения в октябре 1944-го - музейного работника с профильным образованием направили на возрождение Симферопольской картинной галереи. Рисовать девушка любила, а потому, когда после школы знакомая предложила поступить в Пермское художественное училище на отделение живописи, охотно согласилась. Да и как иначе, ведь родилась в Верещагино - небольшой железнодорожной станции, названной в честь знаменитого баталиста Василия Верещагина. После учёбы сразу взяли работать в художественный музей, а она, как вспоминала, только обрадовалась: «Поняла, что художник вышел бы неважный, особого дара не было, а музейное - это моё». Так и получилось, творческая, ищущая натура, работавшая на общее благо. Правда, возрождать, когда приехала, оказалось особо нечего - большая часть коллекции Симферопольской галереи погибла при попытке эвакуации - фашисты разбомбили Керченский порт, возник пожар… Уже потом что-то всё-таки удалось найти, что-то сохранилось в фондах Феодосийской галереи - накануне войны картины из Симферополя были там на выставке, спаслись при эвакуации. О погибших ценностях Леония Дмитриевна говорила с болью, хотя знала их только по довоенным каталогам и описи, что составил директор галереи Ян Бирзгал. А ещё больше переживала, что не смогла познакомиться со многими крымскими художниками - кто-то с фронта не вернулся, кого-то вместе с родными казнили фашисты за подпольную и партизанскую деятельность. Она знала все их имена, вспоминала 9 мая, когда ещё приходила к Вечному огню. И гордилась, что в память о них удалось возродить галерею, Союз художников. Возрождала буквально руками, расчищая помещение, в котором фашисты устраивали то конюшню, то склад, потом и вовсе подожгли старинное здание - благо патриоты спасли. Она стала единственным сотрудником у вернувшегося из эвакуации директора галереи Яна Бирзгала, хранителя фонда. «Когда он уехал, директором наших объединённых галереи, Симферопольской и Севастопольской, стал Михаил Крошицкий. Севастопольская ведь и разместилась у нас, их город лежал полностью в руинах, а галерею Михаил Петрович и его жена Нина Ивановна спасли, эвакуировали, потом вернулись. У них вся коллекция сохранилась, а нашу по крупицам собирали. Помню, ездила в Феодосию к хранителю местной галереи Николаю Барсамову, он мне передал те наши картины, что на выставке у них сохранились. В том числе акварели Константина Богаевского. А ещё отдал плакат Николая Самокиша «Враг будет разбит. Победа будет за нами» - создан в первую неделю войны и самим художником передан на выставку в Феодосию. Но Николай Степанович решил, что храниться картина должна в городе, где жил художник. И этюды Николая Самокиша в фонде появились - выкупили мы с Михаилом Крошицким у вдовы художника. А какое было счастье, когда на каком-то чердаке обнаружили полотно Ильи Репина «Натурщица», всё в пыли, паутине, но целое! А на толкучке Михаилу Петровичу удалось купить изумительную работу Ивана Похитонова - старушка продавала рамку, а там чудо!». О том, как собирали фонд, о картинах, художниках, с которыми довелось общаться, Леония Дмитриевна могла говорить много, с восторгом в голосе, с искринкой в глазах - это была радость и боль, память и творение, её судьба, жизнь. Она, конечно, грустила, что всё постепенно ушло в прошлое, что осталась одинокой, что… Нет, виду не подавала, как-то потом осозналось… А тогда при встрече улыбалась солнечной улыбкой, напоминая доброго львёнка из мультика, рассказывала, что много читает, показывала, как надо «лениться» - раскладывать пасьянс. И просила заходить просто так, на чаёк. Простите, Леония Дмитриевна, не сложилось. Но память о добром и светлом «Львёнке», Лине, Леонии - живёт. Леония Холкина - 17 лет, впереди вся жизнь.