Декабрь 1941-го, 11-е. С раннего утра к зданиям пединститута на улице Ленина, 17, мединститута на бульваре Ленина, 5, и обкома партии на улице Гоголя, 14, стекались тысячи людей, взрослые, дети, старики, поддерживаемые родными, запелёнутые младенцы на материнских руках. Несли вещи, что сказали взять на переселение, и ключи с биркой прикреплённой, с адресом. Они верили в переселение, умом понимали, а сердцем верили - когда в кузова грузовиков запихивали, когда трясли по дороге - верили, до последнего. До пулемётных очередей, что скашивали в ров, совсем недавно многими из них вырытый для защиты от фашистских танков. Верили и детей утешали, до того как губы малышам фашисты ядом мазали, как ребятишек постарше враги надо рвом расставляли… Утешали и поддерживали, своих, чужих, угасающим сознанием защищали от беды… Она нагрянула в июне того года на страну, но эти тысячи были обречены с самого начала - по рождению, нации, лишние для фашизма. Жёлтые звёзды на рукава, и списки - для «переселения». В вечность. Многострадальный ров на 10-м километре Феодосийского шоссе не знал покоя ни тогда, когда стонала земля душами казнённых; ни потом, когда нелюди, раскапывая его в поисках ценностей, кости разбрасывая за ненадобностью (о том поэму Андрей Вознесенский написал, но вандализм затих лишь на время). И сейчас покоя нет: снова временами копают, а коллега выяснила, что по документам ров меньше стал, часть памятного места под сельхозназначение ушла; и нет мемориала там. На огромной братской могиле тех, чей День памяти, крымчаков и евреев, в республике отмечают, - жертв нацизма. Здесь не только евреи, 10 тысяч, и крымчаки, 3 тысячи, покоятся, казнённые 11 декабря, на пять дней раньше 1200 цыган казнили, летом 1942-го - 568 краснофлотцев из Севастополя, через год - 700 коммунистов и 300 крымских татар и детей-полукровок… Это боль нашей земли, боль обо всех казнённых в иных местах полуострова, ещё с ноября 1941-го там начали - до весны 1944-го… Боль и память. Нельзя забыть, нельзя предать.