Тот самый ров, уже заросший, но помнящий страшные дни. Фото Александра КАДНИКОВА. Симферопольцы брели, то поникшие, уже понимавшие, то всё ещё надеющиеся. Брели нагруженные узлами, связками матрасов и одеял, с запасом еды на три дня, как и велели; детей вели и на руках несли маленьких совсем, старичков поддерживали. Брели к перекрёстку улиц Кантарной (Чехова) и Турецкой, к Госпитальной площади (Студенческая), к зданиям Мединститута и Центрального музея Тавриды… Очень много мест сбора по городу, а оттуда уже на машинах увозили, швыряя в кузов грузовиков, к одному месту - противотанковому рву на 10-м километре Феодосийского шоссе. В иных регионах полуострова были свои места сборов, свои противотанковые рвы, колодцы - но также брели люди. И один итог - пулемётные очереди в спину. В четверг на полуострове День памяти крымчаков и евреев Крыма - по дню самой многочисленной казни в 1941-м. Лишь имена Хотя казни были и до, и после. Великая Отечественная война шла, фашисты уничтожали всех неугодных, от крохотных младенцев до глубоких старцев - по национальному, идеологическому признакам, да и просто так, от скуки. Ноябрь-декабрь 1941-го - только на полуострове десятки тысяч казнённых. Командовал карательными отрядами немцев и румын - айнзатцгруппой D - Отто Олендорф, а инициировал казни по национальному признаку командующий 11-й армией вермахта на полуострове Эрих фон Манштейн, выполнялось указание Адольфа Гитлера о «чистоте арийской расы». Первые казнённые - 150 крымчаков - 24 ноября 1941-го в Евпатории, спустя 5 дней - тысячи евреев под Керчью, в Багеровском рву, 6 декабря начало «наполнения» рва на 10-м километре трассы Симферополь - Феодосия - 1200 цыган из Симферополя и района, 11 декабря - 10 тысяч евреев и 3 тысячи крымчаков, вплоть до 16 декабря ещё несколько тысяч. В июле 1942-го, после падения Севастополя, во рву расстреляли 568 краснофлотцев, вначале заставили пересыпать известью разлагающиеся тела казнённых ранее, а потом тоже расстреляли. Через год - 700 коммунистов, осенью 1943-го - 300 крымских татар «за связь с партизанами», и множество пленных партизан, детей-полукровок. Больше всего во рву именно евреев - тех, что брели группами, семьями, поодиночке, а на груди или рукавах у них были нашиты жёлтые шестиконечные звёзды, как обязали ещё в ноябре, сразу после оккупации. Там целые семьи остались, боль полуострова, боль и нашей газеты: многие сотрудники ещё «Красного Крыма» были неугодной врагу национальности, увы, не знаем имена, но точно знаем, многие погибли; здесь семья нашего художника Эммануила Грабовецкого (он к тому времени был партизаном) - отец Мордух (Марк) Грабовецкий, братья, дядя, двоюродная сест­ра. С женой Двосей казнён и композитор Яков Богорад, там же семья профессора Архипова, артиста Якова Смоленского, там же тётя Фая с Петровской балки с внуками Исаком и Ривой, там же Исаак Цыпарский и его маленькие дочки Мая и Роза, семья Зельцер, отец, мама и два сына, и ещё, ещё, только адреса, только столбики фамилий и возрастов - уже пос­левоенные попытки составить списки казнённых, только вот помнящих соседей уже было мало. Но вспоминал Хрисанф Лашкевич, что всю оккупацию старался вести дневник, как фашисты «избили 82-летнего еврея-бухгалтера за то, что без положенной звезды вышел во двор». Галина Северинова вспоминала, как в начале декаб­ря встретила одноклас­сника Осю Фукса, что мог бы стать великим математиком, «больно поразила звезда на его груди. Больше Осю не видела. Также в нашем дворе жила многодетная семья крымчаков. Они ушли и исчезли навсегда». Так навсегда исчезали тысячи крымчан, многие из них тот ров сами выкопали. Лидия Ваитина вспоминала, что её «дедушка Ашер и бабушка Фрида вместе со множеством жителей Симферополя и окрестностей по 12 часов вручную копали тот ров, чтобы закрыть путь в город фашистским танкам. «11 декабря их, евреев, родителей красноармейца, там расстреляли оккупанты. Их собрали на Госпитальной площади (на улице Студенческой), кого-то грузили на машины, наш сосед видел, как бабушка Фрида чуть замешкалась и получила стволом по спине. Дедушка рванулся к ней, но был застрелен фашистом. Его тело бросили в машину к уже сидевшим там людям. А кто-то уже после войны рассказывал нам, что на углу Кантарной и Турецкой собирали крымчаков, и вот так же за жену вступился их знакомый Ешвакай Пиастро. Он шёл, одной рукой опираясь на палку, а другой поддерживая жену. Один из солдат, раздражённый тем, что супруги идут медленно, грубо толкнул пожилую женщину к машине. Старик взмахнул своей тяжёлой палкой - и опустил её на голову врага. Его застрелили, затем жену». Их тоже бросили в ров на 11 километре, вместе с другими. Взрослых, подростков, детей до шести лет расстреливали - лицом ко рву и пулемётная очередь в спину, а малышам просто яд на губы… Спасённый Единицы детишек тогда выжили чудом, спасённые, прикрытые добрыми людьми. Один из них теперь 87-летний Авирам Маслов, он не помнит свою настоящую фамилию, только имена родителей Мордэхай и Ирит - они остались в противотанковом рву, веря, что хоть сынишка, первый и единственный, выжил. Малыша спасли соседи, уже пожилые Вера Фёдоровна и Иван Степанович - на их памятнике потом сын-внук Авирам написал имена всех погибших в войну родных - и настоящих родителей, и сына, невестки, внуков русских спасителей. Приказ евреям явиться на сборные пункты, принеся запас продуктов, тёплые вещи и ценности, появился 9-10 декабря, «переселение». - Я тогда болел, - рассказывает мужчина, - мама побоялась брать меня в дальнюю дорогу, думали ведь, что переселят куда-то вглубь Крыма. Соседка наша Вера Фёдоровна предложила, чтобы я пока у них с мужем пожил - сын их воевал, невестка с внуками эвакуировалась. В общем, мама оставила меня. И, как оказалось, спасла. Об всём этом мне мои приёмные родители рассказывали уже после войны, чтобы знал правду. Меня все звали Аликом, Александром, а оказалось, что я - Авирам, и родителей моих зовут иначе. Только вот фамилию мою настоящую так и не знаю - просто даже Вера Фёдоровна и Иван Степанович её не знали, как-то не знакомились по фамилиям с соседями. Они рассказали и о сборном пункте у пединститута, на Госпитальной площади (ныне улица Студенческая) - неподалёку от их двора на Красно­знамённой. И о том, как перед «переселением» дала соседке свой тёплый платок, ведь декабрь лютый, - приметный, увидела потом его на плечах одной из «шоколадниц» (были горожанки, что жили с фашис­тами за такую плату), та сказала, что подарок. Гитлеровцы отбирали перед казнью одежду у жертв. - Мои приёмные родители о судьбе родных догадались: ведь полицаи приходили меня искать, числился по домовой книге, но баба Вера выдала за своего внука Сашу (он, как потом узнали, с мамой и братом погиб по дороге в эвакуацию - бомбёжка): я - голубоглазый, как и она. А ещё убедила врагов, что тиф у меня - не тронули, побоялись. К тому рву мы потом с бабушкой цветы принесли, уже после освобождения Симферополя, и каждый год. Помню, огромное поле, бабушка говорит, что здесь много людей спят, просит меня поклониться им и шепчет «Отче наш». Тишина вокруг, ветер, страшно. После того как Авирам выздоровел, Вера Фёдоровна и Иван Степанович Масловы решили сделать мальчику новые документы - ведь всякое могло случиться, да и случалось - выдавали случайные люди таких вот спасённых ребят. Крестить мальчика как их внука Сашу (о гибели семьи ещё не знали) помог живший неподалёку священник симферопольской церкви Всех Святых (единственной работавшей тогда, на первом гражданском кладбище - за нынешним Центральным рынком) отец Николай (Николай Швец). Он и настоятель закрытого храма Святых Константина и Елены на Петропавловской, отец Викентий (Викентий Никипорчик) выдавали евреям справки о крещении - спасти старались. Сами погибли: отца Николая арестовали в январе 1942-го, многие горожане подписались в защиту священника - по просьбе его родных, но заведующий церковным подотделом городской управы отказался хлопотать об освобождении: «Не надо было крестить евреев». Отца Николая расстреляли 28 февраля 1942-го, через год казнили отца Викентия. По словам Авирама Маслова, посмертно еврейская организация «Яд Вашем» назвала их «Праведниками среди народов мира». «И это очень верно, ведь они служили добру, спасали. Праведниками я считаю и моих Веру Фёдоровну и Ивана Степановича - они ведь прекрасно понимали, что грозит им за укрывательство еврейского ребёнка, но всё равно спасли меня. И вырастили потом, ни разу слова плохого не сказали, и о моих родных родителях, как и о своих погибших, сыне, невестке, внуках всегда молились. Праведники». Помним!