Так отозвался о Василии Жуковском, 240-летие которого не может пройти незамеченным, Александр Блок: «Жуковский одарил нас мечтой, действительно прошедшей через страду жизни. Оттого он наш - родной, близкий». А выдающийся русский писатель Борис Зайцев, написавший о Жуковском целую книгу, назвал его «первым интеллигентом русской литературы». Как же и нам не вспомнить об одном из основоположников русского романтизма, наставника и близкого друга Александра Пушкина, учителя русского языка императрицы Александры Фёдоровны, автора слов государственного гимна Российской империи. Во времена былые молодёжь зачитывалась произведениями поэта-мечтателя: любовной лирикой, балладами «Эолова арфа» и «Вадим», стихами «Торжество победителей», «Жалоба Цереры», «Цвет завета» и «Море», сказками «О царе Берендее» и «Спящая царевна». О ны- нешнем времени этого не скажешь. «Не в тренде», как сейчас говорят, его литературное творчество. И уж совсем мало кому известен Жуковский-художник. Может быть, знаменательная дата всколыхнёт интерес к выдающемуся человеку, не миновавшему Крым. На наш полуостров он приехал в середине сентября 1837 года. Его привела сюда и память о друге любезном Пушкине, и интерес к культуре тюркского народа, с которой был связан через мать-турчанку Сальху, получившую в крещении имя Елизаветы Турчаниновой. Наложница помещика Афанасия Бунина родила хозяину сына Василия, восприемником которого стал при крещении мальчика проживавший у Буниных обедневший помещик Андрей Жуковский. Он и усыновил мальчика, передав ему фамилию и отчество, которые тот прославил на века. В память о днях, проведённых Жуковским в Симферополе, его именем названа улица. Та, на которой, в доме 13, он жил в семье члена городской управы, надворного советника Михаила Петрова в сентябре 1937 года. Четыре дня были насыщенными: наносил визиты сановным людям, среди которых Таврический губернатор Матвей Матвеевич Муромцев и уездный врач Андрей Фёдорович Арендт. Но сановному гостю не терпелось отправиться по следам Пушкина. В спутники ему дали грамотного татарина, с которым и отправился в «земли полуденной волшебные края», чтобы потом, как заметил Виссарион Белинский, «живописать картины природы и влагать в них романтическую жизнь». И везде, как признался Жуковский отцу Пушкина Сергею Львовичу: «.ещё по привычке продолжаешь искать его.». Наиболее яркие впечатления записывал в дневник. Среди них эпизоды пребывания в Бахчисарае, где он хотел дышать тем же воздухом, каким дышал Пушкин, смотреть на то, что того восхищало. Встретивший путника ночью городничий по просьбе гостя сразу же отвёл его в ханский дворец, чтобы тот увидел «чудо гения, чудо искусства» - опоэтизированный Пушкиным Бахчисарайский фонтан. Освещённый фонарём «фонтан любви, фонтан живой», как он потом отметит, эмоций не вызвал. А вот утром, придя к нему уже без посторонних, увидел настоящий Сельсебиль - райский источник, шедевр восточной мудрости, залитый ярким светом, в лучах которого было видно, как плачет камень. Не прошёл мимо пещерного родового гнезда караимов Джуфт-Кале (Чуфут-Кале) и Успенского скита, поразившего художника Жуковского живописностью, вызвавшего восторг: «Это одно из величественных мест Крыма». В Бахчисарае и его окрестностях он со всей свойственной ему пытливостью проникал в крымскотатарский мир, стремясь понять его сущность. Впечатления выразил коротко: «Татарская гостеприимность. Честность без всякого доброжелательства», отметив тем самым, что гостеприимность эта распространяется не только на круг близких людей, к которым расположен душевно, но и на каждого входящего в дом гостя. Далее - Севастополь. Его писатель посетил вместе со своим воспитанником, будущим царём Александром II, которого нарекут «освободителем» - после отмены им в 1861 году крепостного права. Особый интерес Жуковского - Георгиевский монастырь на мысе Фиолент, уютная Балаклава, гомеровская «славная гавань», которую художники и поэты возвели в «Русскую Ривьеру». Конечно, не выпускал из рук перо и карандаш. Стихами и рисунками заполнял странички дневника. Особенно вдохновенно работалось в «подлинной восхитительной Тавриде» - Алупке, ошеломившей красотой природы и величественностью Воронцовского дворца. Кореиз, Ялту, Массандру, Никиту, Ай-Даниль, Гурзуф проехал верхом. Дом Ришелье, в котором Пушкин провёл счастливые дни, вернувшие поэту вдохновение, к этому времени новым владельцем был перестроен. Не найдя сходства с описаниями Александра Сергеевича, Жуковский так разочаровался, что не сделал о нём в дневнике даже короткой записи. Сделанные на полуострове путевые зарисовки стали «Крымским альбомом», который автор подарил своему воспитаннику - великому князю Александру Николаевичу. Среди них - «Саблы. Вид на Бешуй», «Шума. Ключ Кутузова», «Переход от Мердвена к Симеизу», «Георгиевский монастырь в Крыму». Поэтических строк о Крыме Жуковский не оставил нам. Но этот пробел восполняет блестящий перевод гомеровской «Одиссеи»: …В славную пристань вошли мы: её образуют утёсы, Круто с обеих сторон подымаясь и сдвинувшись подле Устья великими, друг против друга из тёмныя бездны Моря торчащими камнями, вход и исход заграждая. Люди мои, с кораблями в просторную пристань проникнув, Их утвердили в её глубине и связали, у берега тесным Рядом поставив: там волн никогда ни великих, ни малых Нет, там равниною гладкою лоно морское сияет. Я же свой чёрный корабль поместил в отдаленье от прочих, Около устья, канатом его привязав под утёсом. После взошёл на утёс и стоял там, кругом озираясь. Читая эти строки, представляешь себе не только добравшегося до Крыма царя Итаки, но и слепого поэта, наделённого внутренним видением, и проникшего в его строки, и душу переводчика, словно воспарившего над сушей и морем, чтобы воспеть благословенный край. Да и вчитываясь внимательно в написанные после посещения Крыма поэтические строки, легко уловить мысли и чувства, навеянные благословенным краем-вдохновителем, древней землёй, напитанной горестями и радостями, разноголосицей людей, стремившихся к обретению смысла жизни и гармонии в обыденном и возвышенном. Дневники Жуковского до сих пор - лакуна, окунувшись в которую, можно осознать не только его творческую и духовную эволюцию, но и все тонкости общественно-культурной жизни России первой половины XIX века. Написанное в сентябрьском Крыму и после его посещения 186 лет назад должно занять подобающее место в русской культуре, в том числе и как биографический источник Крыма.